В последний день новогодних праздников Леле приснился волшебный букет. Будто бы она побывала на свадьбе у подруги Ани (что само по себе было сомнительно: Анька клялась, что под венец не пойдет и под дулом пистолета) и даже поймала невестин букет. Сама особо не хотела, но не выбрасывать же? Так и стояла, разглядывая нежный ландышевый букетик, пока он не начал золотиться. Тут Леля убедилась, что это сон, и дала себе команду проснуться. Но когда она открыла глаза, плотные осколки сна еще висели в воздухе, никак не желая разлетаться. Было ощущение, что некоторые яркие картины даже можно потрогать рукой. Леля не удержалась, потянулась к призрачному букетику и вздрогнула, когда он материализовался в руке. Как есть, букет из золотистых

ландышей и, главное, теплый на ощупь. Вот так номер! Что же получается: на свадьбе она не была, ничего не ловила, а букет невесты вот он, вуаля! Леля для верности потрясла головой. Может быть, мать ночью подложила? Она давно уже мечтала выдать ее замуж. Но откуда взяла? К тому же Леля всегда чутко спала и просыпалась от каждого шороха.

— Аля, ты спишь? — этот мамин вопрос всегда выводил девушку из себя. Неужели непонятно, что на него не существует утвердительного ответа? И потом, она терпеть не могла, когда ее называли Алей. Мать тем временем заглянула в комнату, и Леля приготовилась высказать все, что думала по поводу ночного подкладывания букетов. Уже

открыла рот и передумала. Мама выглядела какой-то усталой. И еще эти горькие складки у губ и глаз. Когда-то ее глаза были лучистыми, смеющимися, а сейчас при взгляде на

дочь в них появлялась тревожность и какая-то зажатость. Отчего, интересно? Леле вдруг захотелось сказать ей что-нибудь приятное, но теплые слова с непривычки застряли в горле, и она просто встала и чмокнула ее в щеку. Мама, на секунду онемев, несмело прижалась к Леле и сделала движение рукой, будто хотела погладить ее волосы.

     Когда Леля выскочила на улицу, времени было в обрез. А у подъезда,

конечно, уже сидела баба Маня. Соседка – это была постоянная головная боль. Она сидела на лавочке даже зимой, если погода позволяла — как, например, сегодня, когда градусник показывал плюс два (правда, сидела только утром и вечером, когда люди уходили на работу и возвращались домой). Но иногда Леле казалось, что ничто не может выкурить бабку со скамейки, как ничто не могло заставить ее не язвить соседям. Особенно почему-то доставалось Леле. Наверно, бабе Мане просто нравилось доводить ее: только после грубого ответа она с пыхтением откидывалась на скамейке. В последнее время Леля старалась проскочить мимо нее, не оглядываясь и никак не реагируя, но громкость соседкиных выкриков от этого не уменьшалась. Даже наоборот, бабку злило, что ее игнорируют, и она только повышала голос, и без того визгливый. В общем, сплошной стыд и неудобство. Особенно непонятно, откуда бабка брала такие подробности про Лелину личную жизнь – если учесть, что этой жизни как таковой особо не было. Выйдя из подъезда, Леля привычно готовилась поднажать, но неловко повернулась и уронила сумку. И, чтобы собрать вывалившиеся вещи, ей пришлось присесть на скамейку. Рядом с бабой Маней.

— Ты чегой-то? — подозрительно прищурилась та. Давненько к ней никто не подсаживался по доброй воле.

— Да ничего, — неожиданно для себя ответила Леля. — А вы как?

Баба Маня удивилась такому новшеству в сценарии. И от растерянности ляпнула первое, что пришло в голову, то есть правду:

— Да вот, одна, как перст...

Леля сморщила лоб, пытаясь извлечь из памяти какие-то сведения о

соседке.

— Но у вас ведь сын?

— Сын-пропойца… Приходит, только когда пенсию получаю… А тебе что с

того? — спохватилась наконец баба Маня. — Ссыкуха, — добавила она для

убедительности, но прозвучало это как-то ненадежно и даже вопросительно.

Леля решила не обращать внимание на мелочи.

— А подруги есть?

— Какие еще подруги? — всколыхнулась старушка, поднялась было, но

ойкнула и снова присела. — Даже телевизор пропил… — добавила она

почему-то и вдруг заплакала. Крупные слезы побежали по морщинкам, которые сами

же проложили на щеках. И Леля вдруг поняла, что баба Маня не так стара,

как казалось, — едва ли ей больше 60 лет.

Из-за этого разговора Леля чуть не опоздала на работу. Но и подбегая к

офису, она все не могла выбросить его из головы. Странное у нее осталось

впечатление. Вот уж никогда бы не подумала, что Мария Сергеевна

отпускала свои реплики, чтобы хоть как-то пообщаться с людьми, — по-другому, видимо, и не умела. А Леля никогда не задумывалась, почему соседка сидит у подъезда даже в холодное время года — какая же должна была быть стужа в душе, если гнала ее на улицу? Размышляя о соседке, Леля не сразу заметила знакомый силуэт позади себя. Человек,

поймав ее взгляд, поспешно отошел, но продолжал в отдалении следовать за ней. Леля резко затормозила и развернулась. Человек смущенно кашлянул, сунул руки в карманы брюк и придал себе вид праздного гуляки. Потертая одежда добавляла сходства.

— Ладно уж идти за мной. Делать, что ли, нечего? — с грубоватой небрежностью поинтересовалась девушка. Она иногда встречала отца на улицах их небольшого городка, но всегда спешила перейти на другую сторону улицы. Леля была не из тех, кто прощает предательство: отец бросил их, когда ей исполнилось восемь. Потом он присылал какие-то открытки или игрушки, но мать их нещадно выбрасывала. А девочке не нужны были игрушки, ей хотелось, чтобы он хоть раз встретил ее из школы. А теперь, когда выросла, — не хотелось уже ничего. И меньше всего этого жалкого преследования. Конечно, когда

его поперли на пенсию и скончалась вторая (бездетная) супруга, времени у него оказалось вагон. И вроде мама была не против сейчас наладить общение с ним, но теперь уж Леля уперлась.

— А я что? Я ничего, — отвечал отец, старательно глядя в сторону. Леля заметила, как сильно он постарел в последнее время, даже стал как-то меньше ростом. И как она раньше не замечала? Леля открыла рот, закрыла, сделала несколько шагов, потом повернулась,

деревянно качнула головой и все-таки неловко выговорила:

— Ты это… заходи к нам иногда, что ли…

Отец быстро глянул и опустил глаза, пытаясь и не умея сдержать радость. И торопливо кивнул, словно боялся, что дочь передумает. В маленьком кабинете отдела маркетинга Игорь смотрел и не узнавал коллегу. Вроде бы это была та же Леля, но все-таки что-то в ней неуловимо изменилось. Может, глаза? А может быть, улыбка, которая оказалась удивительно открытой. Нет, наверно, дело было в том, что впервые за долгое время она

слушала его, не прерывая, не строя презрительных мин и не давая указаний, как правильно поступать в различных ситуациях. Слушала внимательно, подперев щеку рукой, его вроде бы заурядный рассказ о прошедших праздниках. Кажется, у нее открылся

настоящий дар слушателя.

Игорь поймал себя на том, что сам ей улыбается.

— А у меня тоже кое-что произошло, — весело сообщила она, когда

коллега закончил, и полезла в сумку. Наверно, Игорь сочтет ее глупой

фантазеркой — но уж очень хотелось поделиться с кем-нибудь

сегодняшним маленьким чудом.

— В это, конечно, сложно поверить, но… — открыв сумку, она озадаченно замолчала. Букет исчез. Если, конечно, вообще существовал, и ей это не привиделось спросонья.

— Что там? — заинтересованно спросил Игорь.

Леля закрыла сумку.

— Мне приснился чудесный сон… — Она запнулась. Кто-то из подруг

(кажется, Аня, когда еще собиралась замуж) говорила ей, что с мужчиной о

свадебных штучках можно заговаривать только в одном случае: если он

первым заговорил об этом. — Как будто у меня… э-э… день рожденья.

Игорь придвинулся чуть ближе.

— Тогда это надо отметить!

Леля улыбнулась. Улыбаться вообще оказалось не так уж утомительно, как

думалось раньше.

    У хозяйки платяного шкафа была традиция: каждый год 31 декабря она покупала кофту или юбку — чтобы встретить праздник в чем-то новом. Кто-то ей сказал, что это верная примета против одиночества. Но примета почему-то не сбывалась. Надежда жила одна, ни близких подруг, ни ухажеров у нее не водилось, потому и праздник чаще всего встречала одна, чокаясь в полночь с телевизором. По сравнению с ней даже вещи в шкафу отмечали Новый год веселее: там подобралась душевная компания в бело-черно-серой гамме.

Вещи жили вполне себе дружно, не ругаясь и не споря, так как их мнения по разным вопросам всегда совпадали. В этом году к празднику они привычно поджидали новую подругу — какую-нибудь серую кофточку или платьишко, для разнообразия, может быть, даже с рюшечками. Вещи никогда не видели ничего цветного и поэтому как-то не верили в существование цвета. И, конечно, они очень удивились, когда хозяйка, открыв дверцу, подселила к ним новую соседку — красную кофту.

Сначала они потрясенно молчали — на глазах рушилась целая картина мироздания. Неужели цветные вещи все-таки существуют, и это не выдумка, не легенда? Общее молчание нарушил старый жакет. Когда-то он был серо-стального цвета, но со временем выцвел и потерял не только первоначальный оттенок, но и форму. И, конечно, он пользовался непререкаемым авторитетом в силу возраста.

— Ну ты и уродлива, дорогуша, — мрачно изрек он, обращаясь к красной кофточке. — Просто какое-то недоразумение и фабричный брак (при этих словах Кофточка смутилась и покраснела ещё больше). — Разве кому-нибудь неизвестно, что единственный достойный цвет на свете — это серый?

— Ну ты и уродлива, дорогуша, — мрачно изрек он, обращаясь к красной кофточке. — Просто какое-то недоразумение и фабричный брак.

Бело-черные вещи недовольно зашуршали, но никто не решился спорить с авторитетным Жакетом в открытую. А серые выразили полное согласие со своим старшиной.

— Хозяйка, наверно, ошиблась, — высказала догадку темно-серая юбка, купленная всего лишь в прошлом году и только сейчас избавившаяся от звания новичка. — Может быть, после стирки выцветет? — с надеждой предположило черное платье. Оно было здесь самым стильным и могло позволить себе иногда поддерживать аутсайдеров. — Не поможет, — вздохнул белый в серую полоску шарф. Когда-то полоски его имели бледно-голубой оттенок, и он до сих пор стыдился этого факта в своей биографии, хотя после многих стирок от прежнего оттенка не осталось и следа. — Лучше тебе покинуть наше благородное общество и поскорее, — вынес свой вердикт Жакет. — У нас, видишь ли, не принято «ярчить». Зацепись-ка за гвоздь, хозяйка тебя и уберет. — А что, если не буду цепляться? — тоненько спросила Кофточка, стараясь придать себе смелости. — Ну так мы поможем, — в голосе старшины прорезалась сталь. — Таким, как ты, здесь не место.

Вещи угрожающе сгрудились вокруг новенькой. Но тут дверца шкафа отворилась, и хозяйка, улыбаясь с какой-то новой, мечтательной радостью, взяла красную кофточку. Надо заметить, что Надежда впервые за несколько лет собиралась на вечеринку — она устроилась на новую работу, где было принято отмечать праздники всем коллективом. Может быть, кто-нибудь даже пригласит ее на танец — почему бы нет, ведь ей еще нет и тридцати пяти… Ради такого случая можно было принарядиться.

Надя скептическим взглядом окинула свои вещи. Она и не замечала раньше, как серо одевается. Может, поэтому и окружающие ее не замечали? Надо бы подкорректировать свой гардероб, да и заглядывать в магазин почаще не помешает.

— В новом году вывезу старые вещи, — решила она про себя, закрывая дверцу. — Скажем, на дачу. Или отдам кому-нибудь. А к этой кофточке нужна другая юбка. Да и перчатки уже износились… — и хозяйка, закрыв шкаф, отправилась за новыми покупками. А серые вещи продолжили неспешный разговор про свое благородное общество, куда заказан путь разным красным вертихвосткам. Разговаривать им было легко, ведь никто не нарушал привычного порядка, и мнения их во всем совпадали.